Ты нам очень нравишься, маленькая розовая птичка!(с)Akira
Школа жизни.
На второй курс колледжа я перешёл в ужасном настроении и с отвратительными оценками. Родители сами были не рады, что отдали меня туда и хотели забрать после праздников…
Однако после праздников в нашей группе появился новенький… Европеец с непослушными светлыми волосами и почти белой кожей. Он был таким маленьким, что самая маленькая форменная рубашка висела на нём, как на вешалке, а тёмно-синие брюки держались на талии, которую я мог обхватить одними ладонями, только за счёт широкого пояса. У него были огромные свето-карие (почти как у Меркури) глаза, обрамлённые длинными почти белыми ресницами.
- С сегодняшнего дня у нас будет учиться Ямоуоки Джей, - сообщила учительница. – Он на год младше вас всех, пожалуйста, не обижайте его…
Щаз! В первый же день парень с задней парты попытался придушить мальчика цепочкой его собственного крестика. Но новенький оказался вдвое быстрее: не успела цепочка до конца натянуться, как он запустил под неё пальцы и дёрнул с такой силой, что порезал пальцы обидчику.
- Don’t tauch me, I can kill... – произнёс он в полголоса, освободил одну руку, наугад протянул её назад и, схватив парня за волосы, ударил головой об стол. – Не тронь, убью!
С тех пор «недомерка» стали не то чтобы уважать, но побаиваться… Первый год на физкультуру он не ходил… по состоянию здоровья. В летний лагерь он не поехал: отчалил «к родственникам в Германию».
Когда он вошёл в класс, я с трудом узнал в этом вытянувшемся, даже немного заматеревшем юноше того хлюпика, что пришёл к нам в прошлом году… Он сел рядом со мной и уткнулся носом в книгу. Но через три минуты протянул мне записку: «Я Джей. Давай дружить? Ты можешь защитить меня, я знаю». Я ответил: «Зови меня Ран».
На парте он занимал всегда больше места, чем я. Ещё бы, ведь левой рукой он записывал конспекты, а правой рисовал потрясающе красивые иллюстрации к Священному писанию и разным легендам. Причём одновременно. Однажды я попросил его нарисовать что-нибудь специально для меня. Он нарисовал розу. Я до сих пор храню этот рисунок. Когда смотришь на неё очень долго, кажется, что капелька росы на лепестке начинает переливаться… Я спросил, почему роза.
- Она такая же, как ты, - ответил он.
Только получив алую розу себе в гербовый знак бойца Вайсс, я понял, что он имел в виду…
Тогда он впервые пришёл на физкультуру. Было начало осени, и мы занимались на улице. Он был в чёрной футболке без рукавов и тёмно-синих тренировочных. Я чуть не потерял сознание, увидев, как под белой кожей перекатываются развитые мышцы, как на каждом вздохе плотная ткань обрисовывает выступающие рёбра… Мы бежали километровку, выдохлись все. Парни выли и рвались в город за колой или минералкой, девчонки развалились на газоне и тяжело дышали… Лихо было всем кроме него. Когда я спросил, почему он ни капельки не запыхался, он ответил, что во-первых, не чувствует боли, а во-вторых, по выходным бегает по десять-пятнадцать километров. Я спросил, где и зачем. Он сказал:
- Тебе там лучше не появляться…
Так я узнал о японском отделении SZ.
Лишь раз я видел, как он плачет. Мы уезжали в летний лагерь. Он сидел у окна и, глядя куда-то мимо провожающих, тихо плакал. Слёзы катились по его щекам, он дышал ртом и периодически вытирал нос и глаза. Мне стало невероятно жаль его, я сел рядом, тронул за плечо.
- Твои не пришли провожать тебя?
- Моих нет уже девять лет. Девушка, с тёмными волосами. Я её люблю.
Я посмотрел туда, куда указывал длинный тонкий палец. За остановкой стояла девушка европейской наружности с двумя охранниками.
- Салли, - сказал он. Вдруг резко развернулся, уткнулся мне в грудь и разревелся. Я узнал тогда всё. И о убитых родителях, и о бесчисленных детдомах и психиатрических лечебницах, и о Ямоуоки, взявших его на воспитание, и о жестоких SZ, убивших его приёмных родителей, и о Салли, и о предстоящей учёбе за границей, и о Боге… О Боге он говорил очень много. Рассказывал, что хочет найти ответы на свои вопросы, но Бог не даёт их, рассказывал, что хочет почувствовать боль и причинить её Богу…
Потом он уснул. Когда автобус прибыл, перенёс его на руках в барак и уложил на кровать, на которой спал сам уже не первый год. Всё лето мы спали вместе, на одной кровати. Я на спине, он на боку, устроив голову у меня на груди. Обычно я уже спал, когда он возвращался, забирался под одеяло, прижимался ко мне и всегда говорил одно и то же:
- Тепло… Спаси тебя Бог, Ран…
Я знал, что он ходит в соседний городок. Любить и убивать. Я научился по запаху распознавать, что было первым, кого он убил, кого изнасиловал… И я очень боялся, что его поймают… Но он быстро бегал.
Мы сдавали экзамены. Тесты, контрольные… Я едва стоял на ногах. Джей помогал мне как мог. Мы седели вечерами в школе и учили, учили, учили…
Он был сильнее физически, но куда слабее морально. Пока я решал задачки, он метался по кабинету, тихо поскуливая и вгрызаясь маленькими ровными зубками в свою руку… «Я ничего не знаю, - твердил он, - Господи, я ничего не знаю!». На пятнадцатой мёртвой петле, когда на пол закапала кровь, я рявкнул на него, заставил сесть, перевязал прокушенную руку. Он смотрел на меня странным затравленным взглядом. И я поцеловал его в щёку.
А по дороге домой я потерял сознание… Я ничего не помню, мне всё рассказывали. Как маленькое худощавое существо приволокло меня в приёмное отделение больницы. Как он устроил скандал, когда меня отказались осматривать. Как отдал свою кровь, когда понадобилось переливание. И как впал в кому, едва я пришёл в себя…
Выйдя из больницы, я стал искать его… Нашёл через два года. Мне рассказала о нём врач одного наркологического центра.
- Он вскрыл себе вены, когда узнал, что его парень умер от передозировки, - сказала она. – А потом – воткнул нож себе в горло. Мгновенная смерть. Мне очень жаль.
Только я знал, что это неправда. Знал, хотя бы потому, что Джей всегда любил только меня.
Всем спасибо, ура!!!
