Три часа дня. Уже много веков, если я не сплю, то ровно в 3 часа дня по любой широте я смотрю на часы. Дождь начинается ровно в три часа дня, каждый день, много дней, недель, месяцев и лет. Ровно в три часа дня жару и духоту непроходимого леса прорезает молния, обрушивается стена дождя. Весь лес моментально стихает. Не летает одной бабочки, ни одна обезьяна не отваживается высунуться из гнезда и только редкие птицы перепархивают с ветки на ветку, стараясь спрятаться от дождя. Огромными синими пятнами они перемещались в кронах деревьев, неприятно щёлкая и скрепя своими устрашающими клювами. Первое время мне казалось, что, если такая птица попадёт под дождь, с её перьев потечёт лазурь, окрашивая в синий цвет окружающие листья, землю, реку... Я назвал их в те времена птицами дождя и думать не знал, что однажды учёные дадут им имя "гиацинтовый ара". Для меня они не были даже попугаями, хотя я и видел похожих птиц, приводимых в Португалию из Индокитая и Африки. Просто птицы дождя, огромные синие цветы, перелетающие с ветки на метку и оглушающие утро своими криками...
Ровно в три часа дня в тот день полил држдь. Моя одежда истрепалась. Я чувствовал, как становится заметной растительность на лицее, хоть у фейри борода растёт очень медленно. Я понимал, что должен идти вперёд. К звезде, что сияла над миром в тот день, когда я принял решение жить. И я шёл, обдирая руки и ноги об заросли, каждую секунду рискуя натолкнуться на ядовитого паука или змею, встретиться с хищной кошкой и не выйти из схватки живым. Но я шёл вперёд, чувствуя зарождение новой веры в сердце и разуме.
1999.
Дождь начинается, когда высокая красивая женщина с короткими волосами и скупой северной улыбкой приносит мороженное и кофе. Мы завтракаем на открытой веранде. Нас не узнают здесь, и я этому рад. Когда дождь начинает стучать по полиэтиленовой крыше, Эдмунд отрывается от книги, поднимает голову, внимательно смотрит на меня. У него раскраснелись глаза и опухли веки. Я вижу первые касания старости на его красивом лице, и мне становится страшно, что однажды я могу его потерять. Я хочу в этот момент, чтобы он выписал себе очки для чтения, как только вернёмся домой. Чтобы не щурился, не призывал в уголки глаз новые морщинки, которых и так хватает там от улыбок и слёз, от счастья и боли. Отодвинув френч-пресс, я беру его руку, сжимаю холодные пальцы. Когда начинается дождбь, ему всегда немного холодно. Человеческая природа неистребима. Но...
- Пойдём целоваться под дождём? - почти неслышно спрашивает он, молодой улыбаясь, водя губами по моим пальцем. И я чувствую вессмертную любовь, которая будет с нами всегда, как бы далеко не разбежались наши души...