Запрокинув, потягиваясь, голову, замечаю, что Эдмунд стоит за моей спиной. Рассматриваю его снизу вверх. Вверх ногами. Голые пятки, ещё советского пошива тренировочные штаны, чёрная рубашка-поло навыпуск. Странные глаза цвета морской волны. Седеющие русые волосы...
В этой комнате так много восхотительных цветов, разбавленных дождливым днём, перемешенных ранними осенними сумерками. По мере того, как заходит за плотными золотыми шторами солнце, я вижу всё меньше блёклых очертаний. Всё ярче становятся цвета. Серебристо-рыжей лужецей перекатывается под ногами свинцовый шарик: Луна устраивается на ночёвку. Колышится тёмно-золотой океан тяжёлых, привезённых из Питера штор.
Рождаются от неясного света иллюзии. Вот проскользнула по белой стене невесомая осенная фея с тонкими чёрными крылышками. вот, промчался по полу ярко-красный таракан...
Сумерки поклощают звуки. Я не слышу, как бродит по квартире её хозяин. Как скрипнула дверь. Одна, вторая. Хлопок, какой-то тяжёлый, мокрый, глухой, почти неслышный. Скрипит паркет.
Странный, громкий, внезапный скрежет. Смеяющий его щелчок. И комната заливается пронзительным розоватым светом. Глаза режит. Я щурюсь.
Открыв глаза и привыкнув к свету, вижу стакан молока на столе. Стекло ещё храник тепло руки принёсшего его человека. А сам он уже сидит на своей кровати и держит в руках книгу. Красную книгу с золотистой надписью.
- Иди, поешь, - произносит он.
Держа в руках стакан, продолжаю смотреть, как он подбирает под себя ноги, листак книгу, поправляет очки. Возможно, даже, что я и не лбил его никогда... Но одно лишь верно. Он - мой свет.