Песок скрипел на зубах, и казалось, что ничего кроме песка нет в природе. Эдгар смотрел на песок, и думал, умрёт он сейчас или в следующее мгновение. Обезболивающие закончились в лагере ещё неделю назад. Караван из Кабула взлетел на воздух два дня назад. А сегодня на фугасе подорвалась их колонна. Из тридцати солдат и офицеров они с Ильей остались одни. Бок Эдгара был нашпигован осколками. Илье только что закончили зашивать рану на голове, и теперь он сидел рядом, сжимая руку друга.
Илья видел, как отчаянно прижимались к голове уши раненого фэйри, как подрагивали его зрачки. Врач, человек лет 30ти, мощного телосложения с грустный ухмылкой на лице, видел только отчаянную дрожь и ругался на моджахедов.
Неожиданно в палатке появился мальчишка, нашедший Илью и Эдгара в пустыне.
- Раненый, тяжёлый, - тяжело дыша, сообщил он.
Выругавшись, врач в очередной раз плеснул на раны Эдгара спирта, позвал медсестру, а сам отправился следом за мальчишкой.
Илья осторожно провёл ладонью по воспалённому лбу друга и умоляще посмотрел на девушку. Та тихо вздохнула и резко выдернула глубоко засевший осколок. Из раны потекла кровь. Уши Эдгара вздрогнули, он застонал, чуть не ломая пальцы Илье. Его свободная рука лежала у фэйри на лбу, и контраст с холодной кожей эльфа сводил Эдгара с ума.
Ещё три осколка, прижигание спиртом. Перевязка. На мягких носилках двое солдат отволокли его в госпиталь.
- Всё будет хорошо, - шепнул Илья. – Меня на заставу вызывают. Ещё почта пришла, может быть, Марина с Сашей нам что-нибудь прислали, а?
Эдгар всхлипнул и закрыл глаза.
В щель полога была видна пустыня. Иногда казалось, что, если присмотреться, можно будет увидеть не только Кабул, но и горы, и море, и Шармаль-Шейх, и Сочи и даже, если луна будет полной, Ленинград.
Боль с толчками сердца распространялась по всему телу. Невыносимо хотелось спать, но уснуть Эдгар не мог. Постепенно повышалась температура. Неожиданно на грудь опустилась узкая длинная мягкая ладошка. От её знакомого прикосновения сразу стало лучше. С трудом разлепив ресницы, Эдгар увидел Михаэля.
От одного вида Ангела Хранителя становилось жарко: как и всегда, он был одет в длинную футболку с глухим воротом, плотные серые джинсы, сапоги и неизменный кожаный плащ, сейчас ещё и застёгнутый на все пуговицы. Густые рыжие волосы были распущены и лежали в беспорядке на плечах.
- Прости, я не мог остановить колонну… - прошептал он, присев около подопечного. – Ваш командир был на удивление тупоголовым товарищем…
Эдгар медленно опустил руку поверх руки Михаэля и закрыл глаза. Говорить он не мог, но надеялся, что ангел знает, как он благодарен ему за притупившуюся боль и попытку помочь. Через некоторое время Эдгар уснул.

Он проснулся ночью от сдавленного стона на соседней кушетке. При свете луны и лампады был виден профиль узколицего и длинноносого молодого человека. Его голова была плотно перебинтована. Так же, отражающие свет бинты наблюдались на плече и длинных мускулистых руках, лежавших поверх тёмного верблюжьего одеяла. Однако было ещё кое-что. Эдгар не мог видеть в темноте, но был готов поклясться, что у раненого такие же как у него самого удлинённые уши с характерными шариками на кончиках…
У входа в палатку, служившую госпиталем, дремал, крепко обняв ружьё, Илья. Где-то по лагерю бродил Михаэль. С каждой секундой становилось всё холоднее, тело тихо ныло, хотелось пить…
Полог качнулся, в палатку, осторожно перешагнув через ноги Ильи, вошёл Михаэль.
- Я брежу, - тихо прошептал Эдгар, чуть приподнявшись ему навстречу, - но… Это ведь не может быть Джонатан, верно?
Присев на край кушетки, Михаэль открыл маленькую круглую фляжку и протянул её Эдгару.
- Не знаю, к сожалению или к счастью, но это действительно твой брат, - проговорил он, наблюдая, как фэйри жадно пьёт.
Словно услышав своё имя, раненый снова застонал.
- Я думаю, к утру он немного очухается, - продолжил Михаэль. – Спи…
Он мягко поцеловал Эдгара в лоб и ушёл.

Когда Эдгар проснулся второй раз, было невыносимо жарко. Вчерашняя медсестра принесла воду в высоком узком графине, и теперь осматривала вчерашнего раненого. Из-за рукава её некогда белого халата были видны перепачканные кровью и песком, но всё такие же яркие патлы, меняющие свой цвет от почти чёрного у корней на кроваво-красный в общей массе и пламенно-рыжий на кончиках. С подушки свисала измочаленная кроваво-красная коса. От неё осталась, наверно, половина, но не узнать её было невозможно.
Сестра отошла к столику за бинтами, и Эдгар увидел узкое лицо и большие синие глаза со вздёрнутыми уголками. Длинный тонкий нос пересекала царапина. Тонкие губы изъел солёный песок Афганистана. Однако это, несомненно, был Джонатан – старший брат Эдгара. Он смотрел в потолок, медленно моргая, очерчивая чёрными загнутыми как у девушки ресницами правильные дуги. Сестра начала менять повязку на его стопе, и он зажмурился, мужественно стиснув зубы и вздёрнув острый подбородок.
В палатку вошёл Илья, поставил на столик у перегородки старый патефон.
Пластинка с тихим потрескиванием начала вертеться. Илья опустил на тонкий винил иголку.
- Это какая-то новая группа, - сказал он тихо, дотронувшись до повязки на голове. – Саша прислала, пишет, волшебная…
С первыми аккордами ситара Джонатан сдавленно заскулил, силясь встать. Медсестра мягко придавила его к постели. Началась песня. Голос с мягким европейский акцентом, переливаясь, заполнил собой всё пространство. Он действительно был поистине волшебным, приятным и будто плотным… Казалось, что поющий мужчина стоит рядом. Музыка будто поглощала жар азиатского солнца.
Но самое удивительное произошло через несколько минут после окончания первой песни. Внезапно взгляд Джонатана стал осмысленным. Осторожно убрав руку медсестры с груди, он сел, обхватив колено длинными тонкими пальцами, и уставился на патефон.
- What is it? – тихо спросил он.
- Пикник, - ответил Илья. – Эта группа называется «Пикник».